25.07.2017 в 21:00
Пишет fandom Bleach: Wandenreich and Co 2017:fandom Bleach: Wandenreich and Co 2017. Мини G-PG-13. ДженURL записи
Название: Искушение
Автор: fandom Bleach: Wandenreich and Co 2017
Бета: fandom Bleach: Wandenreich and Co 2017
Размер: мини, 2475 слова
Пейринг/Персонажи:Айзен Соуске, Канаме Тоусен,Ичимару Гин, Хамасиба, Кьёка Суйгецу
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: PG-13
Для голосования: #. fandom Bleach: Wandenreich and Co 2017 - "Искушение"
— Я забираю вашего слона и пешку, кажется, пешек у вас больше нет, лейтенант Айзен? Она была в шаге от последней горизонтали, еще ход — и стала бы ферзем, но увы.
Третий офицер Хамасиба снял с поля две фигуры и аккуратно положил их рядом с шахматной доской.
Айзен задумался на мгновение.
— В таком случае, я беру вашу ладью.
Хамасиба уставился на доску.
— Вот хитрец, вы специально пожертвовали мне вашего слона, не правда ли?
— Верно, — добродушно отозвался Айзен. — Это очень просто.
Хамасиба нахмурился, но вдруг встрепенулся и быстро проговорил:
— Так-так-так, вот вы о чем! Но так просто я не открою вам свои позиции, лейтенант Айзен, — смотрите, я беру вашего коня и угрожаю королю. Что вы на это скажете?
Айзен принял серьезный вид.
— Вы отлично играете в шахматы, третий офицер Хамасиба, наши с вами напряженные партии заставляют меня стараться изо всех сил.
Хамасиба замахал рукой, словно показывая, что эти слова не имеют к нему никакого отношения.
— Ваше общество мне приятно, лейтенант Айзен, думаю, вы далеко пойдете. Сейчас вы четвертый офицер, но уверен, уже через несколько лет станете третьим.
— Вы обо мне слишком высокого мнения, третий офицер Хамасиба.
— Просто Хамасиба, оставим церемонии. Вы умны и исполнительны, если вам потребуется моя рекомендация — я с удовольствием дам вам ее.
Айзен наклонил голову.
—Благодарю вас, Хамасиба-сан, и все же, думаю, мне придется добросовестно потрудиться, чтобы получить эту должность, как, впрочем, и для того, чтобы выиграть у вас эту партию. Смотрите, вы почти загнали меня в угол.
Хамасиба довольно улыбнулся.
—Ну, ну, не отчаивайтесь. Проигрыш на таком ходу это и не проигрыш вовсе, хотите сегодня я запишу вам «ничью»?
Айзен поднял на него взгляд. В рассеянном свете настолького фонаря глаза у него мерцали.
— Все-таки я надеюсь выиграть. Ничья, по моему мнению, результат для неразборчивых людей.
Хамасиба рассмеялся.
— А вы гордец. Только гордец мог бы сказать такое.
— Ну что вы, — мягко возразил Айзен, — какой же я гордец. Гордость — бесполезное качество. Оно ограничивает кругозор.
— Гордец и упрямец. Взгляните внимательно, мой слон угрожает вашему королю, выиграть эту партию — все равно, что поймать руками луну в пруду.
Они оба повернулись к маленькому садовому прудику, окаймленному плоскими, подобранными один к одному камнями. Погода стояла безветренная, и луна ясно отражалась в его гладкой ровной поверхности — белый круг на черном, туго натянутом шелке.
Хамасиба нетерпеливо заметил:
— Чайник уже почти остыл, а ведь мы договаривались играть до тех пор, пока он остывает.
Айзен украдкой взглянул на свой занпакто, он лежал на веранде рядом с отставленными ножнами, и острая кромка тянулась в лунном луче белой сверкающей нитью.
— Луна и впрямь выглядит недоступной, но тем интереснее прикоснуться к ней. Настоящий соблазн, вы не находите, Хамасиба-сан? Хотите, я достану ее?
Хамасиба недовольно откашлялся.
— Вы шутите?
— Нисколько.
Айзен шагнул к пруду, наклонился над водой, и, подвернув широкий рукав хаори, потянулся к белому лунному кругу. Нестерпимое сияние окутало его ладонь, бросило на лицо яркие всполохи, сделав его похожим на выбеленную кость. Он быстро вынул руку, держа луну, точно пойманную рыбу. Лунный круг в его пальцах казался тонким и прозрачным, вода ручейками стекала с ноздреватой льдистой поверхности на траву. От лунного сияния весь мир вокруг принял резкие очертания, сделался словно вытравленным, затопленные кипенно-белым светом, исчезли все тени.
Хамасиба вскочил. Он слегка нагнулся вперед, будто хотел прыгнуть, губы его растерянно шевелились. Айзен улыбнулся.
— Вам не хватает слов, верно? Вы не в состоянии описать даже себе самому то, что видите.
Луна засияла ярче, так, что силуэт ее круга совсем исчез, и из белой, словно засвеченной, травы поднялись тени пустых.
Сначала двухмерные и плоские, они мгновенно наполнились тьмой, показались жвала и щупальца, и каждая из них сделалась похожа на неудачный генетический эксперимент. Стремительно и беззвучно пустые двинулись к Хамасибе.
Хамасиба выдернул из ножен занпакто и принялся рубить. Тени под его клинком послушно рассыпались, сгорая в воздухе, но их все прибывало, и он, отступая, выкрикнул:
— Шикай… Иззъязви!
Айзен вернулся к шахматной доске, передвинул единственную оставшуюся у него ладью и проговорил задумчиво.
— Шах, и, разумеется, мат.
Он поднес черную фигуру побежденного короля к глазам и осмотрел ее со всех сторон.
— Какой неожиданный ход с моей стороны. Впрочем, вы не находите, что впереди у нас еще довольно много неожиданных ходов?
Хамасиба не ответил, он корчился на траве, хватаясь руками за горло, на месте его лица пузырилась белая маска пустого.
— Увы, этот шинигами ничего не сможет вам ответить, — проговорил Гин, появляясь из-за низеньких садовых деревьев.
—Я обращался не к нему.
Шахматная фигура короля на его ладони изменила свои очертания и сделалась похожа на черный непрозрачный шар. Айзен аккуратно убрал его за пазуху лейтенантского хаори. Белое сияние луны погасло. Тени пустых исчезли.
— Все в порядке? — спросил он у входящего в садовую калитку Тоусена.
Тоусен коротко кивнул и оба подошли поближе к первому офицеру. Гин поднялся на веранду и сел на верхнюю ступеньку,
— Посмотрю спектакль из последнего ряда.
Хамасиба больше не шевелился, только его грудь тяжело вздымалась и опускалась. Он был уже мало похож на человека. Холлоуфикация проходила быстро неровно. Обнажившиеся ребра покрылись белым мягким наростом, кое-где он вспухал и опадал, как корка пирога, грудная клетка затрещала под ним и выпустила острые костяные побеги шипов. Хамасиба мучительно и глухо стонал под своей маской.
Айзен чувствовал дрожание его реяцу. Подчиняясь неумолимой трансформации, она густела, приобретая удушливую тяжесть, присущую реяцу пустого.
Тоусен наклонил голову, словно прислушиваясь.
— Думаю, он у самой границы. Но его реяцу нестабильна, нам следует отступить.
—Подождем еще немного.
В воздухе, над изувеченным телом офицера Хамасибы кружился смерч — его шикай все еще продолжал действовать. Почувствовав приближение Айзена и Тоусена, его длинные подвижные щупальца потянулись к ним.
Достигнув зоны досягаемости, щупальца расцвели сверкающими тягучими каплями, которые тут же провисли и лопнули. Тоусен едва успел поставить защитный барьер. Трава вокруг мгновенно пожухла, покрывшись серой пеной, земля почернела и расползлась склизкой жижей.
— Какой-то вид кислоты, вероятно, — сказал Айзен, с интересом наблюдая.
Вихрь, закручиваясь спиралью, истончился до иглы, в воздухе родился высокий неприятный зуд. Тело Хамасибы затряслось, грудная клетка расползалась во все стороны и он ухватился за нее изувеченными руками. Трансформация ускорилась, теперь все его тело одел плотный панцирь пустого. Его, как марионетку, перевернуло и поставило на короткие приземистые конечности. Вихрь на мгновение завис над ним черной лозой и рассеялся.
— Великолепно, — сказал Айзен. — Мои поздравления, бывший третий офицер Хамасиба.
Пустой вытянул голову на подвижной суставчатой шее и прошипел:
— Соуссске!
Из груди, покрытой дырчатым панцирем, полезли ядовитые шипы. Тоусен достал из ножен катану и приготовился.
— Какая забавная штучка — хогиоку, — проговорил Гин со своего места на верхней ступени веранды. — На вид этот пустой получился что надо.
Пустой тем временем ринулся в атаку. Айзен неторопливо поднял руку ему навстречу и ухватил направленный на него ядовитый шип. Пустой заскользил, перебирая конечностями, крупная судорога встряхнула его, и он лопнул. Тоусен подождал, пока белые хлопья плоти шлепнутся на землю, и убрал защитный барьер.
— Вот незадача, — улыбчиво огорчился Гин. — Что теперь? Пересдача?
— Не беспокойся, я это предвидел, — сказал Айзен. — Компонент, что ты разработал и принес мне, был хорош, ему удалось уравновесить в момент шикая реяцу пустого и шинигами в момент шикая. Но теперь мы знаем, что состояние шикая не годится для холлоуфикации. По крайней мере, для существа такого уровня, каким он был у третьего офицера Хамасибы.
Гин поднялся, отряхивая белую студенческую куртку с красным значком академии, и спустился в сад.
— Значит, экзамен я все-таки сдал?
— С сегодняшней ночи ты зачислен в состав Готей-13, — ответил Айзен. — Думаю, тебя возьмет к себе капитан пятого отряда Хирако Шинджи. Как только вернемся, я займусь необходимыми формальностями. Возможности четвертого офицера больше не удовлетворяют меня, поэтому с завтрашнего дня я намерен получить должность третьего офицера. Постарайся побыстрее занять место одного из лейтенантов.
Гин поклонился. Подвижный рот изогнулся в улыбке.
— Это мое самое горячее желание.
Айзен поднялся на веранду и вернул меч в ножны, однако что-то слегка тревожило его. Он огляделся, прислушиваясь.
Луна светила, как ей и было положено, среди серебряных зрачков звезд, отражаясь в черной глади пруда, где-то тоненько свистела ночная птица, стрекотали цикады, пахло росной утренней травой и немного остывшим чаем, который успел заварить Хамасиба, но сквозь этот запах настойчиво пробивались другие – смутно знакомые.
Краем глаза Айзен уловил, как за шахматной доской, на месте его незадачливой жертвы, шевельнулась тень. Теперь там, согнувшись и сунув под себя ладони, сидел мальчик и смотрел на него плотными стеклами старомодных очков.
Ни Гина, ни Тоусена не было видно, хотя Айзен ясно ощущал их реяцу. Он чувствовал также присутствие Кьёка Суйгецу, и это значило, что его меч продолжал проявлять себя, хотя он завершил команду шикая.
— Хочешь знать, что это?
Айзен вернулся к столику с завершенной шахматной партией и сел напротив нового игрока. Мальчик заново расставил фигуры на доске и по лицо на Айзена.
— Пахнет учебниками и нагретой пылью, пахнет шинами твоего нового велосипеда и шерстью той кошки, что мать не разрешила тебе взять в дом. И немного пахнет разгоряченными телами в школьном саду, где одно время даже древесная кора источала этот запах.
Айзен протянул руку к его лицу и осторожно снял очки с перевязанной дужкой. На него смотрели печальные карие глаза, нестриженые слегка вьющиеся коричневые волосы упали на лоб.
— Верни, пожалуйста, — попросил мальчик, — у меня плохое зрение.
— Ты ведь Кьёка Суйгецу? — уточнил Айзен задумчиво. — Какая странная форма на этот раз. Возможно, это связано с хогиоку, который я использовал для моего эксперимента вместе с твоей силой.
— Существо с тысячей лиц, для других ты можешь казаться любым, — проговорил мальчик, подслеповато щурясь, — но я и есть истинная форма твоего меча. Хогиоку оказался способен показать тебе ее. Ты был мной когда-то, ты помнишь?
Айзен слегка нахмурился.
— Зачем бабочке помнить, какой была гусеница? Ее путь лежит в небеса. Такая форма говорит лишь о том, что хогиоку переживает начало трансформации. Тебе известно, что уже на этой стадии он способен наделить меня бессмертием?
— Твой Хогиоку — всего лишь джин из бутылки, исполняющий желания. И в этом его отличие от того, что создал Урахара Киске, но Урахара Киске не просил бессмертия.
—Бессмертие — удобный инструмент, но оно не имеет смысла без силы, способной изменять и изменяться, — возразил Айзен, — а это качество, которым обладает только существо, достигшее абсолюта. Возможность выйти за пределы, туда, где нет никаких границ, где само понятие границы невозможно. На таком уровне никто из шинигами, включая главнокомандующего Ямамото, уже не в состоянии будет увидеть, прикоснуться или почувствовать меня. Я стану всеми мирами одновременно, я буду всем.
Он снял свои собственные очки и, сложив дужки, положил их в центр шахматной доски.
— Что это? — Недовольно спросил женский голос, — ты снял их? Надень сейчас же, так ты окончательно испортишь себе зрение.
Глядя на расставленные в порядке приготовившиеся к битве фигуры, Айзен медленно улыбнулся.
— У меня хорошее зрение, — мягко сказал он и, помолчав, добавил, — мама.
Госпожа Айзен поджала губы:
— Ты снял очки, и твои волосы... я совсем не узнаю тебя! Не хватает еще, чтобы ты завел себе домашнее животное.
— Мама, — мягко повторил Айзен.
— Тебе этого нельзя, — повелительно продолжала госпожа Айзен, — у тебя аллергия на животных, ты не забыл? На зверей, птиц, аквариумных рыбок…
— И людей из низов, мама.
— Да, и на них! Они вечно душатся дешевой дрянью. Дрянные девки. Твой отец бросил нас и уехал с одной такой, уехал и оставил меня заботиться о тебе в одиночестве, Соуске-тян.
— Мама.
— Ты должен быть мне благодарен, — проворчала госпожа Айзен, — я старалась хорошо тебя воспитать, но все не впрок.
По воде в пруду пошла рябь и усеченная луна засверкала так ярко, что Айзен вынужден был прикрыть глаза.
— Будь хорошим мальчиком, Соуске-тян, и подай мне мой коктейль.
Айзен не тронулся с места.
— Видишь ли, мама, — сказал он медленно, — я никогда не хотел быть хорошим мальчиком. Послушным, вежливым, предупредительным… я хотел быть плохим мальчиком. Как те, что с утра до вечера играли за оградой нашего сада. Как те, что отбирали мои завтраки и карманные деньги и засовывали лягушек и дохлых ежей в мою школьную сумку. Потому что они были такими… сильными и свободными, они могли смотреть на солнце, не моргая, а у меня всегда было плохое зрение. Я хотел быть другим — драться с утра до вечера, расхаживать по улицам с независимым видом, дерзить учителям, и, конечно, сильные тела этих мальчишек всегда жаждали удовольствий определенного рода. В старших классах они всегда хвастались этим друг перед другом.
— Ты всегда был таким грязнулей, таким ужасным, жутким грязнулей, — словно не
слыша, проговорила госпожа Айзен, — Всегда грязные руки или одежда порвана. Я хлебнула с тобой много хлопот.
Глаза у Айзена загорелись янтарным огнем.
— Бог мой, — продолжала госпожа Айзен раздраженно, — я уверена, что, несмотря на мои запреты, ты завел себе щенка. А ведь это табу, Соуске. Никаких собак или кошек. Никогда. На собачью шерсть у тебя аллергия, к тому же — помнишь, как бродячая кошка сильно оцарапала тебя? Ты так плакал. Пришлось вызывать доктора, чтобы он сделал тебе успокаивающий укол.
— Мне было тогда семь лет, мама.
— У тебя так сильно шла кровь. Мерзкая кошка, как та девка, что забрала твоего отца.
— Я плакал не потому, что у меня шла кровь. Я принес ей еду и молоко, я дал ей лучший в мире дом, я был готов любить ее, но она оцарапала меня. Я был добр с этой кошкой, а она так отплатила мне. Это научило меня, что доверять нельзя никому… даже кошкам.
Айзен наклонил голову на бок, длинная шелковистая прядь упала ему на щеку, он не стал убирать ее. Янтарь ушел из его глаз и он буднично добавил.
— Разумеется, детские фантазии теперь ничего не значат. Я понял, что сила не в мускулах и теперь я тоже могу смотреть на солнце не отводя взгляда. Еще немного и я сам стану солнцем. Ты понимаешь меня, мама? Я так силен, что могу затмить солнце.
— Ты так и остался маленьким мальчиком, Соуске.
—Ты любишь меня, мама? – спросил Айзен глядя на треугольную, покрытую рябью луну в пруду.
Мадам Айзен вздохнула.
— Ты всегда был никчемным, слабым ребенком. Вечно болел, вечно донимал меня то одним, то другим. Не думаю, что теперь ты смог измениться.
Айзен неторопливо надел очки и поднялся. Эта партия его больше не интересовала.
Он не чувствовал себя уставшим от демонстрации силы своего меча. Он давно закончил искать пределы его возможностей — их просто не было.
— Нужно все здесь убрать, — сказал Айзен. — Никаких улик — это очень важно.
Тоусен шагнул вперед из-за его плеча и вытянул руку по направлению к останкам пустого.
— Хадо номер 38.
Пламя кидо мощной струей вырвалось из его ладони и заплясало по земле.
— Никто никогда вас не заподозрит, — заметил Гин неожиданно серьезно. Он спустился с веранды в сад и встал у Айзена за спиной. — Вы настолько свой для них, что никому это даже в голову не придет.
Айзен повернулся и взглянул на него. В свете пляшущего пламени губы и лицо у Гина казались бледными, его обычно яркие глаза словно поддернулись слепой пленкой, серебряные волосы совсем слились с кожей, он казался силуэтом, вырезанным из огромного листа бумаги. Рядом с ним смуглый Тоусен с иссиня-черными волосами походил на собственную тень.
Гин собрал шахматные фигурки и вместе с доской бросил их в пламя. Лак затрещал и пошел пузырями, дерево под ним мгновенно обуглилось.
— Конец игры, — проговорил Гин, растягивая слова жевательной резинкой, — какая жалость. И никто не в состоянии вас переиграть.
Вскоре пламя доело все до чего смогло дотянуться и само собой утихло.
— Самое интересное в игре — это ее окончание, потому что оно предполагает новое начало. И если не найдется достойного противника, что ж… — Айзен улыбнулся, чувствуя как отозвался на его слова хогиоку в груди, — мы создадим его сами.
Название: Кофейный кордебалет
Автор: fandom Bleach: Wandenreich and Co 2017
Бета: fandom Bleach: Wandenreich and Co 2017
Размер: мини, 2994 слова
Пейринг/Персонажи:Аскин Накк ле Вар, Жерар Валькирья, другие квинси
Категория: джен
Жанр: юмор, романс (с кофе)
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Кофе – это Галатея, он – Пигмалион. Только боги злы и не дают даже приблизиться.
Для голосования: #. fandom Bleach: Wandenreich and Co 2017 - "Кофейный кордебалет"
Зерна кофе были крупные, лоснящиеся и черно-коричневые, с идеально-ровно изогнутой трещинкой посредине. Даже в неразмолотом состоянии они пахли шоколадом с коньяком. Аскин набрал горсть и поднес к лицу, вдыхая чуть горчащий аромат — совершенство, восторг. Пересыпал в мельничку, мягко поблескивающую медными уголками, и, прижав к себе, как величайшую драгоценность, быстро закрутил ручкой, создавая основу напитка истинных богов мира.
Кофе. Зерна похрустывали, превращаясь в порошок. Пожалуй, подобную красоту было даже жаль преобразовывать водно-температурной обработкой в непримечательный мусор. Но — ничего не поделаешь. Чтобы достигнуть совершенства, иногда приходится жертвовать даже красотой.
В конце концов, пока кто-то не налил воду в кислоту, другие не узнали, что она кипит, брызжа на все вокруг, включая руки, которые могут быть весьма и весьма красивыми.
«Наука - безжалостная любовница», — - подумал Аскин, пересыпая порошок в турку, стоящую в кюветке с раскаленным песком. Запах свежемолотого прогретого кофе бодрил и настраивал на романтический лад. Впрочем, романтика,получалась с гастрономическим уклоном.
Немного специй, обязанных подчеркнуть благородный вкус сорта. Вода. Помешивая в турке, Аскин, подобно Пигмалиону, творил незамутненную красоту.
Стук в дверь ворвался в его мечтания, как орды варваров в Древний Рим, как раз тогда, когда на поверхности воды начала образовываться бежевая пенка с черными крапинками молотых зерен. Рука с ложечкой дернулась. На песок слегка плеснуло.
— Заэль Аполло тебе под одеяло, — пробормотал Аскин, спешно выправляя положение опасно накренившегося сосуда. — Да-да, войдите!
Дверь, между тем, не спешила отворяться. Стук повторился. Судя по типу колебаний, стучали ногой. Сердце просто разрывалось: пойти открывать в такой момент, значило свести на нет все труды, а остаться рядом с рождающимся фениксом – что визитер вынесет дверь, если уж ему не лениво оказалось явиться в личные покои члена Императорской Гвардии в пятом часу утра, когда рассвет уже не за горами, но до его встречи еще не так близко, как до собственной уборной.
Ответ нашелся сам собой: из гостиной раздался треск и грохот, отдавшийся дрожью в окружающем пространстве, затем — сдавленные ругательства и новый удар, сотрясший все вокруг. Кювета подскочила, рассыпав песок на стол и плитку, турка выпрыгнула из своего теплого гнезда, и, обжигающим шлейфом выплеснув почти готовый кофе, опрокинулась на пол.
Аскин смотрел на лужу, увенчанную стоящей на горлышке туркой, и молчал. Из гостиной раздавались сдавленные ругательства и звук шагов.
«Вот так выглядит крах неродившегося мира», - подумалось Аскину, рассматривающему бесславную кончину вожделенного напитка.
Пискнул таймер, поставленный по привычке. Аскин не отреагировал.
Скрипнула ручка открываемой двери.
— Друг! Помоги мне! — могучий голос Жерара Валькирьи гулко ударил в барабанные перепонки. — Что с тобою?
Немигающие глаза Аскина смотрели на Валькирию, зрачки казались дулами заряженного обреза.
— Мне безразличны твои оправдания, — проговорил он, формируя ядовитый мяч между сведенных у груди ладоней — столь же нежно и бережно, как молол кофе за полчаса до этого. — Ты угробил мой утренний кофе и любые слова теперь бессмысленны, разве что ты хочешь, чтобы их выгравировали на твоей поминальной табличке в Зале Славы.
Валькирья примирительно поднял руки и попятился . Возможно, если бы он знал, чем обернется его визит, то обошел бы эту дверь десятой дорогой.
— Аскин, не бушуй, ты знаешь — меня спасет Чудо, — быстро проговорил он, делая еще один шаг назад. В его голубых глазах мелькнула тревого.
Карие глаза Аскина были пусты от холодной ярости.
— Беги, — откликнулся он, закончив создавать мячик и перекладывая его в правую руку, для броска. — Чудеса, друг мой, привилегия живых.
— Аскин! Спаси меня! Я починю твою дверь, напою тебя каким угодно кофе, только спрячь меня от этой стервы! — в глубоком баритоне прорезались истерические нотки. — Она меня замучает!!!
— Что?! — от возмущения у Аскина перехватило дыхание. — С каких пор ты прячешься от девушки?!
— Это Кэндис, — пояснил Валькирья, нервно оглянувшись на дверь.
— Да хоть бы и от нее!
— Она говорит, что беременна, — еще более нервно покосился за спину Валькирья, приблизившись на полшага. Видимо, так, подальше от входа и, похоже, намертво вколоченной в проём двери, ему было спокойнее.
— Врет, — фыркнул безутешный Аскин.
Тем временем, ядовитый шарик, о котором он совершенно забыл, стал менять цвет и как-то странно оплывать.
— А Чудо?
Лицо Аскина побледнело. В голове пронеслись все истории о маленьких ножках, стучащих по полу, о маленьких ручках, тянущих все, что ни попадя, в маленький ненасытный ротик, о маленьких сопливых носиках, сующихся в каждую щель. Все это наложилось на образ не слишком маленького Валькирьи, с безумной надеждой смотрящего на него.
— Убьем? — в душе зародился ужас — настолько маленьких детей в Силберне еще не бывало. Несмотря на то, что Штернриттеры — это большая дружная и совершенно сумасшедшая семейка с суровым папой-Императором и мамой-Хашвальтом, не знал только слепо-глухо-немой обитатель теней.
— Не подобает воину убивать подругу, понесшую от него! — набычился Валькирья, тут же забыв про свой недавний страх.
— А прятаться от подруги подобает? — высокомерно уточнил аскин, приподняв бровь. На нордическом лице Валькирьи проявился откровенный ужас. — Или ты боишься, что твой отпрыск унаследует Шрифт, и «Чуда», сдобренную «Молнией», ты не переживешь?
— Не без того.
— В таком случае ты кретин, дорогой мой друг, потому что… — однако закончить мысль у Аскина не получилось: забывшись, он взмахнул для большей выразительности рукой с зажатым в ней шаром, уже изрядно потерявшим округлость формы. Последовал хлопок, и спорщики перевели взгляд на ополовиненную кювету, только что засыпавшую своим содержимым стол.
— Бежим, — несвершившийся кофе был позабыт: состав шара, рассчитанный на тушу Валькирьи, без проблем уложил бы и самого Аскина. Ничего смертельного, но и приятного в отравлении собственной реяцу мало.
Аскин ухватил Валькирью за руку и, шустро выдернув из кухни, втащил в личную лабораторию, оборудованную герметично закрывающейся дверью.
— Вроде, успели, — пробормотал он, привалившись к мягко задвинувшейся стеклянной перегородке, посмотрел назад, увидел, как в аквариуме разом всплыли кверху пузом золотые рыбки, хмыкнул и посмотрел на виновника испорченного утра.
Валькирья со вздохом опустился на табурет и, упершись ладонями о колени, сгорбился, изобразив памятник великому отчаянию. Некоторое время посозерцав сию скульптуру, Аскин сложил руки на груди и поинтересовался со всем возможным сочувствием:
— И долго ты намерен прятаться?
— Пока ей не надоест меня искать.
Звонкий голосок Кэндис, просочившийся через две двери, уведомил, что она нашла.
— В общем так, «Чудо», или ты будешь мужчиной и выйдешь на бой, как подобает штернриттеру, или я тебя отравлю, — вынес вердикт Аскин, посмотрев на лабораторные часы. Его совершенно не вдохновляла встреча с разгневанной Кэндис.
Валькирья тоскливо посмотрел на входную дверь, которую он столь опрометчиво вколотил в косяк, и поднялся. Перспектива прослыть трусом— а со злоехидного Аскина станется так отомстить за загубленный кофе — его пугала больше, чем разъяренная Кэндис.
— Ну, не поминай лихом, друг! — проговорил он, хлопнув Аскина по плечу. Аскин нажал на кнопку, выпуская его из лаборатории. Проследив, как мускулистый Валькирья вынимает дверь, выходит и вставляет ее обратно, он посмотрел в окно: серебрящийся край горизонта возвещал рассвет.
Впрочем, время на приготовление кофе еще было, и он потащился на кухню, надеясь успеть сварить новую порцию напитка богов в том хаосе, который остался после их с Валькирьей позорного бегства.
Однако, когда новый ящичек с песком был достаточно разогрет, а турка исходила успокоительным ароматом, из раскрытой двери в коридор послышался угрожающий сухой треск, стенку слегка тряхнуло, с потолка в турку шлепнулся кусок известки, а затем погас свет. Аскин устало вздохнул, разглядывая в неверном свете восходящего солнца медленно тонущее в начавшем завариваться кофе белое крошево: возмездие может принести не только Юграм Хашвальт. Иногда «Молния» куда более впечатляет, чем «Баланс».
Однако, настолько шумное утро не предвещало хорошего дня. Да и песок, оставшийся без подогрева, остыл моментально.
В коридоре зашумели, хлопнуло несколько дверей. Быстро прикинув, кто населяет соседние покои, Аскин подумал было повторить попытку Валькирьи спрятаться.
— Что здесь происходит?! Какого черта?! Неужели нельзя не шуметь с утра пораньше?! Я с кем разговариваю?!! Неужели нельзя выяснять отношения там, где вы не помешаете нормальным людям?!
«Бамбьетта Бастербэйн. Разумеется, - подумал Аскин, выливая испорченный кофе в раковину. - Без нее никуда».
— Что тут произошло?! — Бамбьетта стояла в дверном проёме, возмущенно сдвинув брови. Белая юбочка трепетала от легкого сквознячка из окна в коридор. Волосы были растрепаны, и, судя по ее виду, еще секунду назад она сжимала в руке свой ятаган.
— О, ничего выдающегося, — хмыкнул Аскин, задумчиво разглядывая кофеварку. — Просто одна леди навешала идиоту.
Если он хотел воспользоваться хотя бы кофеваркой, следовало включить запасной генератор в лаборатории. На щитке в кухонной панели снова зажглась лампочка, и пришлось призвать на помощь всю логику и здравый смысл, чтобы не попытаться нагреть песок в кювете в третий раз — генератора на это просто бы не хватило.
— Это кому? Тебе, что ли? — Бамбьетта нахально прищурилась. — Не похоже! И вообще, не уходи от темы! Что произошло, я тебя спрашиваю?!!
Аскин вспомнил, почему переезд Бамбьетты на их этаж вызвал у него желание сделать себе стальную дверь. Бомбы были не самым страшным злом. В отличие от характера и чувства субординации… Очевидно, посвящая ее в штренриттеры, Император преследовал какие-то свои цели. По традции, забыв сообщить о них хоть кому-нибудь. Впрочем, кто ж попросит отчета у Императора? Разве что Хашвальт, но от него тоже не дождешься разглашения подобной информации. Вот у кого с субординацией все в норме.
— Штернриттер «Е», вы, когда закончите орать, скажите, хотите ли вы кофе. Ну, например, чтобы сгладить впечатление от того, как утро началось, — он в третий раз взялся за мельничку.
Бамбьетта осеклась. Задумчиво принюхалась.
— Хочу, — протянула она удивленно. — А не отравишь?
— Вы не «Чудо», а я не Борджиа, — усмехнулся Аскин, заканчивая молоть. — А вам бы немного поспокойнее быть, а то нервы не красят девушку, я слышал.
Воды на две кружки — не больше, иначе ждать приобщения к прекрасному придется еще дольше. Терять, впрочем, уже нечего. Встретить рассвет с кружкой самого вкусного напитка уже не получится.
— А при чем тут «Чудо»? — Бамбиетта схватывала на лету, и держала, как маленький, но цепкий английский бульдог.
— Какое чудо? — извернулся Аскин, удивленно приподняв брови — сдавать товарища не хотелось.
Бамбьетта недоверчиво смерила его взглядом и с вожделением покосилась на кофеварку. «Буль-буль-буль», — ответила та.
— Вы какой кофе предпочитаете? — поинтересовался Аскин, чтобы поддержать беседу.
— Разумеется, горячий! — фыркнула Бамбьетта. Ответ был изумителен в своей лаконичности и очевидности. В Сильберне не было тех, кто любил действительно холодные напитки. Разве что Базз-Би. Но и это было вполне объяснимое явление. Как то, что после вспышки молнии звучит раскат грома. Аскин поморщился — вспоминать о молниях не хотелось. Как-то там Валькирья и его личная жизнь…
Воспоминание о Базз-Би тоже что-то вколыхнуло, но уловить, что, Аскин не сумел и решил точно это выяснить. Но потом.
— Какое внезапное пристрастие! — удержаться было сложно.
— Аскин, не беси, — внимание Бамбьетты было приковано к колбе кофеварки, в которую падали последние капельки.
Разлить кофе по чашкам, повинуясь указаниям гостьи всыпать в одну половину сахарницы, остальное залить обезжиренными сливками — «Ну я же блюду фигуру!!!» — себе смешать привычный капучино. Молоко и молочная пенка хоть немного должны скрыть гадостный привкус пластика. Поднести к носу, уловить за пластиком винные, шоколадные и цветочные нотки, улыбнуться и…
— Уважаемый господин Накк ле Вар, — этот голос, чуть приглушенный маской, узнать было несложно.
Чуть не выронив кружку, Аскин воззрился на мнущегося на пороге гостиной Эс Нодта. Два метра сухостоя умоляюще смотрели черными, как маслины, глазами. Запах пластика вдруг стал самым приятным и желанным на свете. Намного более приятным, чем неожиданный гость.
Неизменно вежливый, очень воспитанный Эс Нодт, вероятно, был последствием кривой кармы.
По пятницам у него голова болела, а у всех, кто прошел мимо — белела. По субботам он не покидал своих комнат, смежных с домашней лабораторией Аскина, и молился на портрет Императора. По воскресеньям — неизменно отсутствовал и Аскину считал, что это акт милосердия, потому что хотя бы в этот день можно выспаться. С воскресенья на понедельник Эс Нодт изволил смотреть кошмары и щедро раздавать их всему этажу.
Несложно догадаться, что и в остальные дни вежливый и обходительный в личном общении, он умел доставить пару-тройку часов «неземного счастья». Например, зайти поговорить о Боге нашем, Императоре Яхве и идее греха. Аскин слышал, что в Мире Живых есть такие люди и которым принято не открывать двери — инспекторы санэпидемстанции и налоговой службы, а еще какие-то сектанты, которые почему-то тоже хотят поговорить о Яхве. Последних Аскин понять не мог: ну откуда им знать о воле Его Величества? Грандмастер их посещает и указания раздает? В это откровенно не верилось. Впрочем, Эс Нодт из своих редких командировок привозил их литературу и раздавал ее направо и налево. Аскин читал.
Местами было похоже… И даже очень.
Сегодня был вторник. Обычно по вторникам Эс Нодту было тревожно от мыслей о грядущем новом мире.
— Мне страшно, — произнес он, немигающими глазами глядя на Аскина.
Аскин отставил кружку, понимая, что и эта порция кофе накрылась.
— Я думал о принципах верности и тут пала тьма. Я искал в ней знак свыше…
— Эс, не думай о плохом, — -начал Аскин, чувствуя, что начинает истерически подхихикивать. — Это маленькие житейские неурядицы двух твоих безмозглых коллег, не содержащие в себе высшего смысла.
— Как ты можешь так говорить о своей семье? — сложив руки на груди, Эс Нодт прошествовал в кухню. — Это же твоя семья, наша семья. Мы все дети нашего Отца. — Он заинтересованно повел затянутым в маску носом.
— Да, да, да, — замахал руками Аскин, поняв, что сегодня Эс Нодт настроен читать морали. — Ты кофе хочешь?
Эс Нодт кивнул и собрался было продолжить, но Аскин быстро всучил ему свою кружку.
— Ты не поверишь, что-то со мною сегодня случилось: с утра кофе не хочется. Ты пей-пей. И не бойся. Утро настало, милостью нашего Отца. Уж какое есть, зато солнечное.
Тусклое мутное солнце согласно светило в стекла, отбрасывая туманные блики на кухонные принадлежности.
Мельком глянув на Бамбьетту, Аскин фыркнул: та нервно косилась на неожиданного Эс Нодта, милостиво принявшего кружку и собиравшегося ее пить. Вид у нее был какой-то странный – нервничает, что ли? Или аура «Страха» с утра пробирает по особому?
Разбираться не хотелось.
— Аскин!! Аскин, мать твою женщину! Какого хрена у тебя с дверью?
— И тебе не страдать, Базз-Би, - помахал он рукой. Мельком подумав, что вспомнишь — всплывет.
— Бамби, детка, — Базз-Би вежливостью не утруждался совсем. — Ты в курсе, что у тебя жопа в огне?
— Где? — подскочила та, ощупывая руками юбочку и упомянутую часть тела. — Базз, убью! — в хрупкой смуглой ручке стал собираться меч.
— Эй-эй-эй, потише, краля! — Базз-Би ловко отпрыгнул за спину Эс Нодта. — Я всего лишь хотел сказать, что у твоего взвода смотр на плацу через полчаса, а ты тут прохлаждаешься. Смотр грандмастера, хочу заметить.
— Чего? — Меч пропал, рассеявшись на духовные частицы. — А почему я не знаю?! Черт!
Легкий сквозняк – все, что осталось от спешно выбежавшей Бамбьетты.
— Эс, солнышко, свали на пару минуток, а? — Базз по-хозяйски проинспектировал брошенную ею кружку и плюхнулся на ее место. — Мне тут с Нак ле Варом надо за дело перетереть.
Аскин скорбно вздохнул, прощаясь с надеждой хотя бы допить кофейно-сахарный сироп из кружки Бамбьетты.
— Я могу это забрать? — Эс взглядом указал на свою чашку и тяжело посмотрел на непрошибаемого Базза, счастливо хлюпающего сиропом.
— О, конечно-конечно, можешь даже не утруждаться возвращать посуду, — расплылся в улыбке Аскин.
— Благодарю, — кивнул Эс Нодт, по праву считающийся самым жутким рыцарем Рейха.
И тут в голове Аскина щелкнуло. «Точно. Базз-Би. Спирт.»
— И где? — Проследив за удалившемся Эс Нодтом, Базз-Би тут же перестал источать волны жизнерадостной наглости.
— Ну, как тебе сказать…— признаваться было откровенно стыдно и Аскин смотрел в потолок, чтобы не видеть скептически припроднятой брови.
Неделю назад Базз-Би попросил канистру этилового спирта. Уточнять, зачем, было излишним. Настойки и ликеры, которые от скуки гнал Базз-Би, пользовались спросом. И даже грабительские ценники не смущали страждущих. Проблема была в том, что достать сырье было непросто, а перегонный куб размещать в нерегламентированном месте — чревато. Были и другие нюансы, но о них Аскин предпочитал не знать. Тем более, что амаретто в кофе ему доставался вне очереди и совершенно бесплатно.
Беда в том, что заготовленной канистры не было. Половину в приказном порядке реквизировал Барро. «На протирку оптики», - заявил он не терпящим возражений тоном. Вторая половина… Третьего дня ее превратил в воду Валькирья, демонстрирующий скептично настроенной Кэндис возможности «Чуда».
— А обратно?
— Увы, не получится.
— Что так?
— Ну, ты в это веришь, следовательно, «Чудо» не сработает, — заявил Валькирья, виновато разведя руками.
— … Вот так оно все и было, — подражая Валькирье, развел руками Аскин.
— Лошара ты, Накл ле Вар, — миролюбиво постановил Базз-Би. — Значит, ты выбьешь для меня отпуск в Мир Живых. Сам придумывай, что будешь Хашвальту врать. А я пошел, — он хлопнул по столу, точно ставя точку в разговоре и вышел вон.
На часах была половина девятого. Отметка на шкале настроения прилипла к нолю. Когда кофеварка начала задумчиво побулькивать в очередной раз, на пороге появился переминаущийся с ноги на ногу посыльный с какой-то бумагой в руке.
— Гандмастер просил передать вот это, — застенчиво проговорил он, протянув свою ношу. Аскин вытаращился на бумагу, как на ядовитую змею, но взял.
«Напоминаю вам, что отчет по исследованиям состава ядовитых испарений занпакто Ашисоги Дзидзо должен быть готов не позднее сегодняшнего вечера». Дата, подпись.
— Твою мать, — изрек Аскин. Это был второй фатальный провал в памяти за сегодняшнее утро.
Отчет был готов в срок, ценой невероятных усилий, двух истерик и одной угрозы самоубийства. Последняя особенно позабавила Аскина, засыпавшего юную девочку-лаборантку ехидными комментариями и, в конечном итоге, выставившего ее отдыхать. За окном давно село тусклое солнышко, мутное небо над обледеневшим городом украсилось россыпью колючих звезд.
Хотелось есть. И кофе. Воспользовавшись своим положением, Аскин уединился в кабинете при лабораториях, послал одного из подручных за бутербродами и, скрепя сердце и предчувствуя недоброе, в очередной раз начал готовить вожделенный напиток.
Предвкушение – половина удовольствия. Надежда становится лучшей приправой. Последняя капля упала в колбу кофеварки. Под лампой дневного света заклубился голубоватый парок. Аскин подошел к столу, сел и посмотрел на источающую аромат кружку. Сейчас, когда он один, и никого нет, он вправе посвятить несколько минут поклонению своей «Галатее».
— Я вижу, отчет готов? — Хашвальт всегда входил незаметно
Аскин сложил брови скорбным домиком и перевел взгляд с кружки, стоящей на краю стола, рядом с папкой отчета, на Юграма Хашвальта, глядящего на него из-под по-девичьи пушистых ресниц.
Не в силах вымолвить и слова, Аскин кивнул.
— Благодарю, — вернул кивок Хашвальт. Поднял отчет, пролистал, кивнул еще раз.
С невозмутимым видом он ухватил чашку с кофе и быстрыми глотками опустошил.
— Спасибо, — с легким стуком чашка вернулась на блюдце. — Доброй ночи.
Аскин проводил Хашвальта отчаянным взглядом и посмотрел в кружку — пусто. Лишь на донышке тонкий ободок.
Он поднял взгляд на стеклянную дверь — в ней отражались больные глаза и скорбно повисшая вьющаяся прядка, — и, схватив кружку, со всего размаха запустил ею в свое отражение. Больше сил не было.***
Когда он вернулся домой, на столе лежала записка. Придавленная чашкой не слишком умело сваренного кофе.
— Спасибо, друг, — прочитал он кривые каракули Валькирии.